Посмотрела фильм "Чтец", очень понравилась работа Кейт Уинслет в нем и то, как там звучит рассказ Чехова "Дама с собачкой". Поскольку героиня Кейт Уинслет в фильме в прошлом была надзирательницей концлагеря, то я перечитала некоторые вещи на эту тему.
Из этих свидетельств выделялись две книги. Автор одной - Виктор Франкл, который в свое время был узником нацистских концлагерей. Психиатр по профессии, он решил создать описание разных фаз жизни в лагере. Процесс привыкания, апатия, преобразование понятий счастья и страдания, изменения личности и т.д. Считал, что должен, насколько это возможно, сделать на основе пережитого профессиональный анализ.
Автор второй не кто иной, как Рудольф Гесс (встречаются русские написания Гёсс и Хёсс), комендант Освенцима с 1940 по 1943 год. Его автобиографические записки написаны между допросами во время Нюрнбергского процесса.
Один побывал в позиции жертвы системы, другой являлся одним из высших ее чинов. Их тексты написаны в разном ключе, что обусловлено их разными ролями и взглядами. И все же меня потрясает то, как схожи их некоторые наблюдения. Выделив несколько пунктов, решила, что лучше всего будет их процитировать, а не пересказывать своими словами.
Параллели и цитаты
Общая беда вовсе не порождала всеобщей сплоченности, наоборот. В борьбе за выживание доминировали инстинкты.
Франкл: С другой стороны, низость заключенных, которые причиняли зло своим же товарищам, была особенно невыносима.
...в огромной массе заключенных в более выгодном положении оказывались крайне эгоистичные, жестокие личности, побеждавшие в борьбе за выживание, становившиеся помощниками помощников, слугами палачей.
Гесс: Казалось бы, общая участь, общие страдания должны привести к нерушимому братству, к твёрдой как скала солидарности. Глубокое заблуждение! Нигде голый эгоизм не проявляется так резко и постоянно, как в заключении. И чем суровее там жизнь, тем сильнее эгоизм. Таков инстинкт самосохранения.
Даже самый низкий произвол, самое плохое обращение со стороны охраны не действует на их психику так сильно, как поведение солагерников.
Никакой порядочности тут не было — в борьбе на карту ставили всё. Все средства были хороши, и никаким из средств не брезговали, чтобы добыть хорошее место или чтобы удержать его. Побеждали самые бессовестные.
Ужасы перестают восприниматься как ужасы из-за их количества и бесконечного потока.
Франкл: Обхватив свою миску, я грею об нее окоченевшие руки и, хлебая суп, оборачиваюсь к окну. Оттуда на меня широко раскрытыми глазами смотрит этот труп. Еще два часа назад мы с ним разговаривали! Я продолжаю хлебать… Если бы я чисто профессионально не удивился тогда собственному бесчувствию, то, наверное, этот эпизод даже не запомнил бы — настолько мало была окрашена чувствами вся та жизнь в целом.
Гесс: Вытаскивая из камеры труп, один из заключённых зондеркоманды вдруг замер, как заколдованный, но затем тут же вместе с товарищем потащил труп дальше. Я спросил капо, что случилось. Тот узнал, что насторожившийся еврей увидел среди трупов свою жену. Я наблюдал за ним ещё некоторое время, но ничего необычного в нём не заметил. Он продолжал таскать трупы, как и прежде. Некоторое время спустя я снова подошел к зондеркоманде. Тот сидел и ел вместе с другими так, как если бы ничего не произошло. Смог ли он скрыть своё волнение, или действительно стал слишком бесчувственным, чтобы воспринимать такие события?
Поведение лагерной охраны
Франкл: ...не входя в подробности, надо сказать следующее: во-первых, среди охранников в лагере были безусловные садисты, в строгом клиническом смысле этого слова... Bо-вторых, таких садистов специально отбирали, когда было нужно составить очень жестокую команду. ... В-третьих, надо заметить, что большую часть лагерной охраны составляли люди, просто отупевшие от тех огромных доз садизма, ежедневными свидетелями которого они оставались годами. Эти закосневшие в своем относительно благополучном существовании люди не были, впрочем, ярыми садистами в своих владениях, но против садизма других они, конечно, не возражали. ...В-четвертых, не умолчим вот о чем: и среди наших стражей были «саботажники».
Гесс: Три вида надзирателей и охранников имелись равным образом в следственном изоляторе, в тюрьме и в концентрационном лагере. Они могли превратить жизнь заключенного в ад, но могли и облегчить само по себе тяжелое существование заключенного, сделать его переносимым.
Злонамеренные, изначально злые, грубые, подлые натуры видели в заключенном лишь объект, на котором они могут безнаказанно выместить свои, нередко извращенные, страсти, стремления, свои комплексы неполноценности. Они не знали ни сострадания, ни каких-либо других теплых чувств.
Вторая категория — преобладающее большинство — были равнодушными людьми, которые тупо несли службу, сносно или спустя рукава выполняли свои обязанности, раз уж их приходилось выполнять. Заключенные были для них вещами, подлежавшими надзору и охране. Вряд ли они задумывались о заключенных и о существовании, которое те влачили. Удобства ради они просто выполняли полученные предписания, держались за букву инструкции. В большинстве своем они были ограниченными созданиями. Сами по себе они не хотели причинять заключенным зло. Но из-за своего равнодушия, стремления к комфорту и ограниченности они причиняли заключенным слишком много вреда, мучили, травмировали психически и физически многих заключенных, даже не замечая этого.
Третья категория — натуры добродушные, имевшие доброе сердце и сострадание, способные осознать бедственное положение человека. Среди них тоже имелись различия. Одни лишь строго и добросовестно выполняли предписания и не спускали заключенным нарушений, другие же по доброте старались истолковать инструкции в пользу заключенных и пытались, насколько это было в их власти, облегчить их положение или, по крайней мере, не усложнять его без особой необходимости.
Интересны наблюдения относительно того, что помогало выжить.
Франкл: Те, кто сохранил способность к внутренней жизни, не утрачивал и способности хоть изредка, хоть тогда, когда предоставлялась малейшая возможность, интенсивнейшим образом воспринимать красоту природы или искусства. И интенсивность этого переживания, пусть на какие-то мгновения, помогала отключаться от ужасов действительности, забывать о них.
даже в этой ситуации, абсолютно подавляющей как внешне, так и внутренне, возможно сохранить остатки духовной свободы, противопоставить этому давлению свое духовное Я.
Надо было в той мере, в какой позволяли обстоятельства, помочь заключенному осознать свое «Зачем», свою жизненную цель, а это дало бы ему силы перенести наше кошмарное «Как», все ужасы лагерной жизни, укрепиться внутренне, противостоять лагерной действительности.
Гесс: ...Невозможность избежать известного конца делала их психически совершенно безучастными к внешнему миру. Этот психический распад ускорял физический.
Работа помогает заключенному пережить пустоту заключения.
Обнажение сущности
Франкл: Лагерная жизнь дала возможность заглянуть в самые глубины человеческой души. И надо ли удивляться тому, что в глубинах этих обнаружилось все, что свойственно человеку.
...Из всего этого мы можем заключить, что на свете есть две «расы» людей, только две! — люди порядочные и люди непорядочные. Обе эти «расы» распространены повсюду, и ни одна человеческая группа не состоит исключительно из порядочных или исключительно из непорядочных; в этом смысле ни одна группа не обладает «расовой чистотой!» То один, то другой достойный человек попадался даже среди лагерных охранников.
Гесс: ...Там с него спадает всё напускное, всё заимствованное, всё ему не свойственное. Отказаться от всяческих подражаний, прекратить игры в прятки его заставляет продолжительность заключения. Человек оказывается голым, таким, каков он есть: хорошим или плохим.
О личности Гесса: меня охватывает ощущение чудовищной растраты потенциала. Отец воспитывал его строго и готовил к профессии священника. Надо же как стечение всего (жесткого воспитания? собственного выбора? обстоятельств?) - повернуло характер в такое деструктивное русло!
случай в школеКогда я училась в школе, наш класс не был особо дружным. У нас вечно были какие-то группировки, где дружили не между собой, а против кого-то. И был один мальчик - отличник. Он был не единственный отличник, но из-за четверки мог заплакать, его родители требовали только отличных оценок. Это порождало насмешки, а еще одна учительница особо хвалила его и могла ему что-то подсказать, и такое ее отношение усугубляло нелюбовь к нему некоторых из нас. И вот - нам было лет 12 - он получил тройку по рисованию. Рисование - это не тот случай, когда ты реально можешь улучшить свой результат. Даже, если сделаешь все, что можешь. Это - не выучить правило. Несколько наших мальчиков очень обрадовались его неудаче, поймали его, нарисовали тройку на лбу. Взяли его рисунок и ходили с ним, как с транспарантом, декламируя что-то. Это, конечно, не то, что два одноклассника убили третьего. Но это унижение и своего рода насилие. И вовсе без всякой войны и пропаганды. Мы, те, кто не участвовал в этом, но видел, не останавливали их. Нам было прикольно посмотреть: это как смотришь фильм ужасов и тебе нравится бояться, потому, что это -- иллюзия, а ты защищен своей квартирой.Я вспоминала этот случай, когда читала, потому что думала о об одном из тезисов Виктора Франкла насчет порядочности. И тема озверения человека... иногда некоторые вещи поражают. Но не все. Не всегда и не во всех ситуациях. Я знаю, что мои собственные границы порядочности могут быть зыбки.