Еще про море.

В этот день я рано просыпаюсь. И думаю: а посмотрю-ка на море до завтрака. Выхожу. Ветер, облака. На пляже все ревет и гремит. Он до половины мокрый. Надеюсь, что попозже выглянет солнце, и все просохнет.

Прихожу попозже, а он уже залит на две третьих. Мокрый песок. Мокрые матрасы на шезлонгах. Те, кто не успел расстелить подстилку у самого дальнего от воды края, могут не стелить ее вообще: волны доползают, сколько можно лихорадочно вскакивать и спасать свои вещи! Вода грохочет. Чтобы сказать что-нибудь, надо либо подходть очень близко, либо кричать. Купаться в этот день не разрешено, никто не плавает, но пляж не закрывают, можно даже войти в воду и стоять, сидеть, ложиться, принимая на себя все это вместе с большим количеством песка, позволить сбить себя с ног, уцепиться за песок поближе и позволить тащить себя взад-вперед, действительно тащить, на этот раз это не просто легкий массаж.



Не то чтобы волны такого уж большого размера, но поражает, как методично и непрерывно они самовоспроизводятся. Вот напирают четыре поближе, уже разбившиеся и белые, а за ними следующие, готовые их сменить. Цикл повторяется, как будто под всем этим включен мотор.
Море волнуется? Бушует? Сходит с ума? Все — не то, единственный глагол, который кажется мне подходящим, достаточно прост: работает. Я и раньше видела сильное волнение на море, например, в Паланге, но в Паланге очень широкая песчаная полоса, а еще от ветра можно упрятаться в дюнах, вот и выходит, что ты — отдельно, а море — отдельно. Здесь меня как бы пустили внутрь большого работающего завода. Он гудит и вращается, и все идет в топку, и ты пойдешь, если сделаешь еще шаг, и не знаешь, удерживаться ли от этого шага.

Я думаю о генераторах энергии в очень холодных районах: говорят, они никогда не останавливаются. Я думаю о гидростанции, хотя не видела гидростанцию вблизи. Я думаю о большом симфоническом оркестре.