Про кота.
Эту сказку рассказывает мне пани Краевская. Сейчас я знаю, что «пани» и «Краевская» — два разных слова. Тогда я думаю, что ее просто так зовут. Я — Катя, а соседка, которую просят посидеть со мной, пока родители на работе — Паникраевская.
Она рассказывает мне про кота. Я помню самую суть, а что касается пани Краевской, то она много деталей и не добавляет. Она тоже рассказывает самую суть. Про то, как кот решил жить с мышью, как мышь была очень добрая, как она готовила есть. Как стирала. Убирала. А по вечерам они мирно беседовали. Только кот вспоминал, что он — кот. И говорил: "Мышка, я тебя съем. А она ему: "Не ешь меня, видишь, как нам хорошо друг с другом. Съешь меня — ну и что ты будешь делать один?" И он соглашался. И время от времени все повторялось снова.
...когда она рассказывает до конца, я подаюсь вперед. И пытаюсь осознать. Я уже знаю много детских сказок, например про Красную Шапочку, и они так не заканчиваются, ведь тогда я еще не знаю ту исходную версию Красной Шапочки, в которой никаких дровосеков не было. Раз эта сказка заканчивается совсем иначе, может она и вовсе для чего-то другого, а не детская сказка.
...Кот, уютный, мягкий. Я представляю его почему-то рыжим, хотя наш Бишка — черный. У Бишки только глаза желтые, сам — черный, а больше других цветов на нем нет.
Когда пани Краевская приходит снова, я говорю: «Пожалуйста. Про кота.» Я жду, что, может, сегодня конец истории будет хорошим. Но нет: он съел ее. А потом ходил по дому и думал: «Что я наделал. Как нам хорошо было вместе. Что же делать теперь.» Это обрушивается на меня. Как натыкался на пустые стены. Как заходил на их кухню, где она готовила, где они столько времени провели вместе. Как некому было рассказать, и никто не сказал бы ему: «Это бывает, ты больше не будешь, так ведь?» Как же ты жил дальше?
Я представляю этого кота упитанным и пушистым, хотя у Бишки — узкое тело и гладкая шерсть.
У нас одноэтажный дом, мы еще не получили квартиру. И мыши есть. И Бишка иногда их ловит. Мы все сидим в этот момент на кухне. Я смотрю, как он прижимается к полу. Ни одного движения. Только самые микроскопические подергивания ухом. Хвостом. И — раз! — оказывается уже в другом углу, и не успеваешь понять, что произошло, что там у него в зубах, а родители радостно кричат: «Бишка мышь поймал!». И я знаю, что это не имеет отношения к сказке. Это правильно, как дождь, и как то, что мама купила курицу и будет ее варить. Мыши портят наши продукты, и Бишка — молодец.
Но тот кот не выходит из головы. «Про кота», — прошу я, когда в очередной раз приходит пани Краевская, хотя я больше не жду, что сказка окончится иначе. Придвигаюсь к ней поближе и вбираю его одиночество. Плакать нет смысла, ведь он все равно останется один. Надо же, как бывает: сделаешь что-то, и совсем не принесет радости то, что тебя не обнаружат и не накажут. Еще и умолять будешь, чтобы обнаружили, и искать, с кем это разделить.
В мультфильмах я люблю котов. Я делаю выбор в пользу котов еще раньше, чем у нас появляется Бишка. Их рисуют гибкими, с красивым поворотом головы, мягкими лапами. Неужели иллюстраторы сказок и художники-мультипликаторы всерьез надеются, что наблюдая погоню кота за птицей, я полюблю воробья? Мне читают много сказок вслух. Я вижу несправедливость, когда все эти мышки и птички выходят победителями, а кот, изрядно потрепанный и проученный, зализывает свои раны. Может, думаю я, хоть где-то будет по-другому? И вот пани Краевская принимается за свою историю, где два персонажа, которым по моему предыдущему опыту увиденного и услышанного не суждено примириться, живут-таки вместе. В горле что-то сжимается от надежды, и я жду.
А потом мой мир опрокидывается. Я знаю, что не надо жалеть мышь. Это – не ее история. Я усваиваю, что, оказывается, иногда лучше не оставаться в живых. Я думаю: почему именно моего любимого героя — такого красивого зверя — поместили в этот сюжет? Почему не другого?
«Про кота, пожалуйста», — и она рассказывает один раз за другим, пока я не привыкаю жить с этим знанием и не делаю сказку частью своего существа.
Когда мы изучаем в школе «Преступление и наказание», я ничему не удивляюсь. Я знаю про это. Я заканчиваю институт. Моя подруга учится в аспирантуре и пишет диссертацию по творчеству писательницы Джойс Кэрол Оутс. Так мне выпадает прочитать роман «Expensive People» (Дорогостоящие люди). Там мальчик убил маму, а ему так никто и не поверил. В книге у Джоан Роулинг – детской – я читаю о том, как профессор Снейп, такой притягивающий с первых страниц герой, оказывается отчасти виновным в гибели своей возлюбленной Лили. А после, словно этого мало, его долгом становится убить Дамблдора, единственного, кто хоть сколько-то его понимал. (Как же ты жил с этим? Как ты дальше жил? Хотя, эта история немного иная, чем та). Просторы любительского творчества фанатов Гарри Поттера окончательно сражают меня своей классикой в виде «Мальчика-который-не-знал, или Если вы к этому готовы». Хотя там — еще более другая история. Но все они отдаются эхом и соединяются с тем знанием, полученным вовремя. Когда в мои четыре года вовсе не спрашивая, готова ли я, пани Краевская обстоятельно рассказывает мне про кота.